Джеймс Купер - Сатанстое [Чертов палец]

Я нашел Мэри смертельно бледной, но сравнительно спокойной; ее женское чутье подсказало, что шумное проявление ее горя и отчаяния только ухудшит состояние раненого, и она собрала все свои силы, чтобы подавить это отчаяние.

При первом моем слове о Гурте обе барышни поспешили заявить, что они только и ждали позволения пойти к раненому и, поблагодарив меня, поспешили в его комнату. Я не пошел за ними, не желая присутствовать при первых минутах свидания. Аннеке впоследствии говорила мне, что Мэри держалась с удивительным самообладанием, а горячие выражения признательности со стороны Гурта и пылкость его речи даже ввели в заблуждение бедную девушку, которая, слушая его, начала думать, что положение его не столь безнадежно. Час спустя я пошел к Гурту и у его дверей встретился с Германом Мордаунтом.

— Последняя слабая надежда спасти Гурта пропала, — сказал он мне. — Ему остается всего несколько часов жизни! Боже мой! Лучше бы Равенснест был разорен и разграблен дотла, чем случилось это несчастье!

Подготовленный до некоторой степени этими словами Мордаунта, я не столь был поражен страшной переменой, происшедшей в липе моего дорогого друга; несомненно, он предвидел роковую развязку, но это не мешало ему быть спокойным и даже счастливым. Он не был настолько слаб, чтобы не мог говорить, а лицо его положительно сияло радостью.

Причиной этой радости было добровольное признание Мэри, признание в том, что она давно и глубоко любит его, его одного, и первого человека в ее жизни; после этого он сказал, что умрет счастливым, без горечи, без сожаления. Сам по себе Гурт не думал о будущей жизни, но Мэри не раз беседовала с ним на эту тему, и он слушал ее внимательно, ибо говорила она, а не кто-либо другой. Когда я входил, речь шла как раз об этом.

— Если бы не вы, Мэри, я был бы не лучше язычника, — сказал Гурт, держа в своей руке руку Мэри, с которой он не спускал глаз, — и если Господь примет меня, то только благодаря вам!

— Ах, нет, нет, Гурт, не говорите так! — воскликнула Мэри. — Только Христос мог искупить все наши грехи! Подумайте об этом серьезно, молю вас, мой дорогой Гурт!

От этих последних слов лицо Гурта озарилось радостью. «Мой дорогой Гурт» в устах Мэри звучало для него как хоры ангелов, как небесная мелодия. Так, значит, эта девушка, которую он так долго и безнадежно любил, любит его, недостойного! Он умилялся этим чувством и благоговел перед ним. А Мэри Уаллас, раз дав волю своему сердцу, не стала более сдерживать его порывов. Все это утро она провела на коленях у постели Гурта, склонившись над ним с нежной заботой любящей женщины: если он хотел пить, она давала ему питье; если голова его лежала низко на подушке, она поправляла ему подушки; если пот проступал у него на лбу, она отирала его и никому не позволяла приблизиться к нему или чем-либо услужить ему.

И все это время она помышляла о необходимости причастить больного, но у нее не хватало смелости напомнить ему об этом; наконец Гурт сам высказал желание примириться с Богом и обратился ко мне с просьбой пригласить к нему мистера Вордена.

Я тотчас же поспешил исполнить его поручение, и минут десять спустя мистер Ворден, любивший Гурта, явился к нему исполнить свой печальный долг. Мэри не отходила от раненого ни на минуту и, после того как священник удалился, продолжала весь этот день неустанно ухаживать за ним. Под вечер она пришла к нам и почти радостно, по секрету, сообщила нам, что Гурту, кажется, лучше, а минут десять спустя я заметил, что он сделал мне чуть заметный знак рукой, что хочет сказать что-то.

— Корни, — сказал он совершенно упавшим голосом, — сейчас конец! Я хотел бы еще раз увидеть Мэри Уаллас перед смертью!

Но Мэри стояла у меня за спиной; она кинулась на колени и обняла своего умирающего друга. Ни тот, ни другая не сказали ни слова, а если и было сказано несколько слов, то никто, кроме Бога и их двоих, не слышал этого. Целый час эта робкая, стыдливая девушка продержала в своих объятиях любимого ею человека, и в этом объятии бедный Гурт испустил свой последний вздох.

Какое глубокое горе нам всем причинила смерть Гурта, я не стану говорить; всю ночь никто не смыкал глаз. Под утро вернулся Сускезус и сообщил, что гуроны ушли в сторону Тикондероги и теперь нечего более опасаться их нападения. После этого все поселенцы поспешили вернуться на свои участки, особенно те, жилища которых уцелели; те же, что были сожжены, были вновь возведены общими усилиями. Так как Бельстрода еще нельзя было тревожить, то решено было, что Герман Мордаунт пробудет здесь до конца сезона, тем более что присутствие в Равенснесте владельца ободрило поселенцев, которым он к тому же оказывал всякую помощь и поддержку.

Тело покойного Гурта решено было перевезти в Альбани, чтобы похоронить с его родными. Я, Дирк и мистер Ворден сопровождали его останки.

Апостольское рвение мистера Вордена в значительной мере ослабло; он уверял, что распространение христианства в этих глухих лесах — дело преждевременное и что христианское учение требует известной предварительной цивилизации. Как можно вразумлять и поучать людей, которые не выпускают из рук своих томагавков и постоянно готовы снять с вас скальп?! Не мешает, конечно, иметь разные благотворительные общества для попечения об этих несчастных, но только издали, потому что эти господа, во всяком случае, не из тех, к которым приятно подходить близко!

Перед отправкой из Равенснеста я в последние дни мало виделся с Аннеке, почти все время проводившей возле Мэри, которая под видимой покорностью судьбе скрывала столь глубокое горе, что оно казалось совершенно неизлечимым и в первое время даже внушало опасения ее близким.

Аннеке ничуть не скрывала своих чувств ко мне и много раз повторяла, что никогда не любила Бельстрода. Бедный Бельстрод! Я действительно от всей души жалел его и не знал, как сообщить ему о моем счастье.

Но мистер Мордаунт просил меня ничего не говорить об этом майору и взялся сам сообщить ему о выборе Аннеке. Это было, действительно, самое лучшее, что можно было придумать.

Прощаясь со мной, мистер Мордаунт сказал:

— Отправляйтесь с Богом, дорогой сын мой, напишите нам из Альбани, а затем в сентябре приезжайте в Лайлакбеш, где вас встретят как сына!

Я не стану описывать наше долгое похоронное шествие. Дирк и я сопровождали тело Гурта пешком до большой дороги, где нас встретили экипажи. Прибыв в Альбани, мы передали останки Тен-Эйка его семье, которая устроила ему пышные похороны; мистер Ворден совершил богослужение и сказал очень прочувствованную проповедь над его могилой.